[Польский план «ОСТ»...]
- Я, княже, не заискиваю у плебса, - гордо ответил гетман, побледнев даже под румянами, - но... но... не одному врагу, но я и правде привык смотреть прямо в глаза... Да, хозяевами были, это нам нужно помнить и в наших же интересах действовать осторожнее, не раздражать... Мятежников мы усмирили, но корня мятежа - нет! Он кроется именно в том, именно... что вот они были хозяевами. Мы несём сюда свет и жизнь, и потому владычество должно принадлежать нам; но мы должны помнить, да... помнить, что они были хозяевами, а потому... - заикался все больше и задыхался гетман, - а потому и им должны оставлять крохи, успокоить строптивых, усыпить, обласкать и поднять надёжных, верных нобилитировать, да... да исподволь приручать, избегая насилия.
- Политика вельможного гетмана, - улыбнулся одобрительно патер, - весьма тонка и остроумна; она рекомендуется и нашим бессмертным Лойолой; но она медлительна, а в иных случаях...
- Это смерть! - оборвал князь Ярема.
Одобрительный в пользу гетмана говор снова притих; но Конецпольский продолжал смело:
- Иначе мы истощим силы в «домовой» борьбе, и если задавим казаков, то... то... татары, Москва... нахлынут, и... и... защищать будет некому.
- Разве, кроме этих собак, нет под вашими хоругвями храбрецов? Если нет, так у меня их хватит на всех! - ударив себя в грудь, гордо обвёл рукою Вишневецкий собрание.
- Никто не сомневается в ваших храбрецах, княже, - задыхался совсем Конецпольский, - но это... это... не даёт пану права сомневаться и в наших! Все смутились и замолчали. Князь Ярема почувствовал себя тоже неловко и с досады крутил свою бородку.
- В войне с дикими ордами, позволю себе заметить и я, - начал Кисель тихим, вкрадчивым голосом, воспользовавшись общим молчанием, - берёт перевес не храбрость, а знание врага, изучение всех его уловок и хитростей, - так сказать, полное уподобление природы своей природе врага. Такое уподобление, панове, приобретается не сразу, а десятками лет... Как пересаженное с полуденных полей древо гибнет среди чуждой ему пустыни, так гибли бы непривычные к степям новые воины... И столько бы пало жертв, дорогих для отчизны! А между тем сыны этих степей - казаки...
- Да, вот их и подставлять под удары татарских сабель и стрел, - прервал Любомирский, - а не шляхетных рыцарей польских!
- Почаще бы их, именно, в самый огонь! - зарычал Чарнецкий.
- Досконально! Кохаймося! - послышались крики, и более разгорячённые головы полезли чокаться кубками и обниматься.
- Да, кохаймося! - поднял кубок Кисель. - Пусть будет меж нами мир и любовь, пусть они породят у нас кротость и снисхождение к побеждённым... к меньшей братии... Она за это воздаст нам сторицею. Теперь открывается, вельможное панство, новая Америка... В недрах этих земель, не ведавших железа, кроются неисчерпаемые животворные силы... И если эти пространства заселятся нашим трудолюбивым народом, то широкими реками потечёт к нам млеко и мёд.
- Вельможный пан прав - эта мысль должна руководить всеми нами! - дружно заговорило шляхетство, затронутое в своих интересах.
- Оно озабочивает меня, - заметил Конецпольский, - а равно и Корону.
- Разумеется, теперь нужно вельможной шляхте захватывать пустоши, - отозвался Чарнецкий, - и заселять их хлопами.
- Пся крев! - вскрикнул снова Ярема, теряя самообладание. - Расплаживать этих схизматов?
Богдан Хмельницкий. Книга первая. Перед бурей / Михайло Старицкий.
И после такого я должен уважать
Journal information